Будущий старец Амвросий (Александр Михайлович Гренков) родился 23 ноября 1812 г., в селе Большая Липовица Тамбовской губернии. Его отец, Михаил Федорович, был пономарем, дед, Федор Гренков — священником. О своей матери, Марфе Николаевне, старец говорил как о человеке святой жизни.
В детстве Александр был очень бойким, веселым и смышленым мальчиком. Он воспитывался в строго православном духе, соблюдал все посты, установленные Церковью, часто пел на клиросе в местном храме. После окончания Тамбовского духовного училища способный мальчик поступил в Тамбовскую семинарию, где был одним из лучших учеников. Любимым развлечением Александра было поговорить с товарищами, пошутить, посмеяться. Молодому общительному весельчаку, каким был Александр Гренков, никогда и в голову не приходила мысль о монашестве.
В последнем классе Семинарии ему пришлось перенести опасную болезнь, и он дал Богу обет постричься в монахи, если выздоровеет. По выздоровлении он не забыл своего обета, но несколько лет откладывал его исполнение, «жался», по его выражению. В 1837 г. молодой выпускник семинарии стал преподавателем в Липецком Духовном училище. Однако, совесть не давала ему покоя. И чем больше проходило времени, тем мучительнее становились укоры совести. Периоды беззаботного веселья и беспечности сменялись периодами острой тоски и грусти, усиленной молитвы и слез. Однажды, будучи уже в Липецке, гуляя в соседнем лесу, он, стоя на берегу ручья, явственно расслышал в его журчанье слова: «Хвалите Бога, любите Бога...»
Дома, уединяясь от любопытных взоров, он пламенно молился Божией Матери просветить его ум и направить его волю. Вообще, он не обладал настойчивою волею и уже в старости говорил своим духовным детям: «Вы должны слушаться меня с первого слова. Я — человек уступчивый. Если будете спорить со мною, я могу уступить вам, но это не будет вам на пользу». Изнемогая от своей нерешимости, Александр Михайлович отправился за советом к проживавшему в той местности известному подвижнику Илариону. «Иди в Оптину, — сказал ему старец, — и будешь опытен». Александр послушался. Осенью 1839 года он прибыл в Оптину Пустынь, где был ласково принят старцем Львом.
Он начал проходить обычные монастырские послушания, трудиться в трапезной, переписывать святоотеческие книги. Духовником у Александра был знаменитый старец Лев, у которого молодой послушник научился весьма многому — смирению, ревностной любви к Богу, духовной рассудительности.
Вскоре он принял постриг и был наречен Амвросием, в память святителя Медиоланского, затем был рукоположен в иеродьякона и, позднее, во иеромонаха. Когда отец Макарий начал свое дело издательства, о. Амвросий, окончивший семинарию и знакомый с древними и новыми языками (он знал пять языков), был одним из его ближайших помощников. Скоро после своего рукоположения он заболел. Болезнь была настолько тяжела и продолжительна, что навсегда подорвала здоровье отца Амвросия и почти приковала его к постели. Вследствие своего болезненного состояния он до самой своей кончины не мог совершать литургии и участвовать в длинных монастырских богослужениях.
Постигшая о. Амвросия тяжелая болезнь имела для него несомненно провиденциальное значение. Она умерила его живой характер, предохранила его, быть может, от развития в нем самомнения и заставила его глубже войти в себя, лучше понять и самого себя, и человеческую природу. Не даром же впоследствии о. Амвросий говорил: «Монаху полезно болеть. И в болезни не надо лечиться, а только подлечиваться!» Помогая старцу Макарию в издательской деятельности, о. Амвросий и после его кончины продолжал заниматься этою деятельностью. Под его руководством были изданы: «Лествица» преп. Иоанна Лествичника, письма и жизнеописание о. Макария и другие книги. Великие труды совершал Амвросий по духовному окормлению как монахов, так и всех тех, кто приезжал к нему со всех концов необъятной России. В день к нему приходило по 30-40 писем, посетителей бывало по несколько сотен человек. И никто не уходил неутешенным...
Все убранство келии Батюшка составляли несколько икон, монашеское облачение, кровать с холщовым, набитым соломой тюфяком и такой же подушкой. В пище он был крайне воздержан. Постоянно пребывал в молитве. Посетители неоднократно видели его лицо в сиянии нетварного божественного и света, а все тело — приподнятым над землей во время молитвы.
Кроме бесед наедине и исповеди, старец проводил общие беседы, причем желающих набивалась всегда полная келья. Старец вразумлял метким словом, нередко — пословицами, очень понятными тому, к кому они относились. Или рассказывал что-нибудь такое, что служило ответом на сокровенную мысль кого-либо из присутствовавших. Нередко отец Амвросий говорил шутливо, хотя за этой веселой формой скрывалось чрезвычайно глубокое содержание. На вопрос «Как жить?» старец отвечал: «Надо жить — не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать, и всем мое почтение», или: «Нужно жить нелицемерно, и вести себя примерно; тогда дело наше будет верно, а иначе выйдет скверно». Подобные наставления глубоко западали в души слушающих и вносили мир в неспокойные сердца. За наставлением к нему шли тысячи верующих и неверующих людей со всей России. К нему приезжали за советом и для беседы великий князь Константин Константинович Романов, Ф. М. Достоевский, В. С. Соловьев, К. Н. Леонтьев (монах Климент), А. К. Толстой, Л. Н. Толстой, М. П. Погодин и многие другие.
Мелочей для старца не существовало. Простой крестьянке, у которой почему-то околевали индюшки, он давал совет, как их лучше кормить, после чего они росли хорошо. Помещику, спрашивавшему совета по устройству водопровода, старец начертил схему, которая спустя много лет удивляла инженеров своим техническим совершенством.
В старце в очень сильной степени была одна русская черта: он любил что-нибудь устроить, что-нибудь создать. Он часто научал других предпринять какое-нибудь дело, и когда к нему приходили сами за благословением на подобную вещь частные люди, он с горячностью принимался обсуждать и давал не только благословение, но и добрый совет. Остается совершенно непостижимым, откуда брал отец Амвросий те глубочайшие сведения по всем отраслям человеческого труда, которые в нем были.
Внешняя жизнь старца в Оптинском скиту протекала следующим образом. День его начинался часа в 4 — 5 утра. В это время он звал к себе келейников, и читалось утреннее правило. Оно продолжалось более двух часов, после чего келейники уходили, а старец, оставшись один, предавался молитве и готовился к своему великому дневному служению. С девяти часов начинался прием: сперва монашествующих, затем мирян. Прием длился до обеда. Часа в два ему приносили скудную еду, после которой он час-полтора оставался один. Затем читалась вечерня, и до ночи возобновлялся прием. Часов в 11 совершалось длинное вечернее правило, и не раньше полуночи старец оставался, наконец, один. Отец Амвросий не любил молиться на виду. Келейник, читавший правило, должен был стоять в другой комнате. Однажды, один монах нарушил запрещение и вошел в келью старца: он увидел его сидящим на постели с глазами, устремленными в небо, и лицом, осиянным радостью.
Так в течение более 30 лет, изо дня в день старец Амвросий совершал свой подвиг. В последние десять лет своей жизни он взял на себя еще одну заботу: основание и устройство женской обители в Шамордине, в 12 верстах от Оптины, где кроме 1000 монахинь имелись еще приют и школа для девочек, богадельня для старух и больница. Эта новая деятельность была для старца не только лишней материальной заботой, но и крестом, возложенным на него Провидением и закончившим его подвижническую жизнь.
Скончался старец 10 октября 1892 г. в Шамординской обители и был похоронен в Оптиной пустыни рядом с могилой преподобного старца Макария. На отпевание съехалось огромное количество людей. Вначале от тела стал исходить тяжелый запах. Об этом старец говорил еще при жизни: «это мне за то, что я еще при жизни принял слишком много незаслуженной чести». Однако, чем дальше стояло тело в нестерпимой жаре, тем меньше ощущался запах тления, и все сильнее распространялось благоухание, как от свежего меда. Кончина земной жизни не прервала связи старца с людьми, случаи его чудесной помощи исчисляются сотнями.
После кончины старец Амвросий являлся многим людям в разных концах России, исцеляя больных, помогая страждущим. Святость жизни старца Амвросия явлена в его деятельной любви к ближним, и православный народ всегда отвечал ему глубоким почитанием. В 1988 году на Поместном Соборе Русской Православной Церкви преподобный Амвросий был причислен к лику святых угодников Божиих. Обретенные его честные мощи почивают во Введенском соборе Оптиной пустыни.
23 октября — память преподобного Амвросия Оптинского
Читать дальше......
й реабилитации: акцент на социальные вопросы» (Оленская Татьяна Леонидовна, доцент ВГМУ)
циативный народ. Никакие угрозы типа «без маски мы вас и на порог не пустим» на них не действовали. Вялые, обмякшие скауты готовы были забиться под нары и спать, спать, спать… Нужно было спасать ситуацию. Мы включили детские песенки и, дружно подпевая, принялись резать и клеить маски, колпаки разные. Постепенно народ начал оживляться, некоторые даже приняли участие в украшении помещения гирляндами и мишурой всякой. Вскоре все засверкало, засияло, а тусклая скаутская форма была заменена на яркие маскарадные костюмы. Вот к нам заглянул наш старый знакомый Карлсон, цыганка, звеня манистой, предложила погадать, а Гамлет, как обезумевший бегал с черепом и кассетами 
по комнатам, пугая и без того изрядно издерганных жителей нашего маленького городка (Виталик наш кроме известного Шекспировского героя выполнял обязанности ди-джея).
йчивыми взглядами зрителей, он пропел: «А танца не будет». Гамлет, издерганный нашими упреками по поводу неполадок с музыкой (хотя он-то тут не при чем), заслышав нотки Моцарта, вышел в центр круга и, держа череп в одной руке, а шпагу в другой, с отреченным видом произнес: «Ту би ор ноч ту би…». Естественно, он забыл, что следовавшая за ним баба Яга должна была сплясать под частушки бабок Ежек, следовательно, песня не была готова. Несчастная разбойница, пытавшаяся как-то спасти ситуацию, по 10 раз повторяла: «Хочу экзотики! Дайте мне сексуальную женщину (то есть я в образе бабуси)». Выручила Красная Шапочка. Эта маленькая, но очень страшная девочка, коверкая слова своим немецким акцентом, начала рассказывать жуткие истории про волка и бабушку: «Серый волк зашел в туалет, Шапочкин тихо подъехал мопед, скрипнули доски, чвякнула бездна, ясно, что волка спасать беспо
лезно». Горбатая Яга, наконец-таки выскочившая под свою песенку, по сравнению с Красной Шапкой показалась настолько доброй и веселой старушкой, что все моментально бросились с ней в пляс. В общем, шоу не получилось, хотя зрители подвоха не заметили, как будто так и надо.
казались пудовыми (а может, и не казались?) и уже первые километры были для меня просто невыносимы).
, очень-таки интересно описанные в распечатке: «Вы выйдете на Чертов мост, и вашему взору откроется 12 прекрасных курганов…» Мост мы нашли не сразу, точнее, и не искали его вовсе, мы случайно обнаружили его у себя под ногами – таким невзрачным он был; да и курганы эти никак не хотели открываться нашему взору. Лес вокруг нас отличался от обычного лишь своей рельефностью: горочка-спуск, спуск-горочка… Мы еще немного покрутились в поисках «чудесного зрелища», но после слов Нины: «Будем считать, что мы их видели» отправились дальше.
чился обед, до которого оставалось еще километров десять труднопроходимого бурелома, который мы, впрочем, с легкостью одолели. Гороховый суп – фишка любого нашего похода, и, скорее, даже не сам суп, сколько обсуждение его действия на человеческий организм. В итоге этих разговоров решили из палатки выселить меня, и все потому что, выгребая остатки варева из котла, я выразила свою радость по поводу того, что все самое вкусное (горох) осталось на дне. Чаепитие с леденцами тоже переросло в обмен впечатлениями, 
у кого в какую фигурку конфета сгибается, и у кого как она к зубам прилипает.
а звук работающих автомобилей, что нас и спасло.
рой мы вышли, точнее, приплыли, называлась Николоёвка, где изначально планировалась наша ночевка. Но местные жители, совершенно не проявив сочувствия к нашим изможденным ногам, порекомендовали идти до следующего поселка («Красный двор»), где нас ожидало великолепное место у озера. Просчитав по карте, что идти не много ни мало 5 километров, мы тронулись в путь.
священия в скауты. Я, Нина и Володя решили найти место в лесу, где это событие должно было произойти, но так, чтобы не вызвать подозрения у главного виновника мероприятия. И вы знаете! У нас это получилось! Мы все сидели у костра. Затем я предложила Нине сходить в туалет, с нами вызвался идти и Володя. Когда мы втроем пошли по направлению к лесу, Костя крикнул: «Вова! Я с тобой пойду!» «Ты что??! Куда ты со мной пойдешь?» - возмутился Вовочка и, обращаясь к нам, сказал: «Пошли, девочки». Как позже сказала Оля, подозрения мы у него все же вызвали, правда, совершенно не те, которых боялись.
ода. По дороге посетили усадьбу Репина, где в компании с железным художником и местным котом приняли свой последний паек – бутики с тушенкой и кетчупом (Костика бабушка снарядила)
ольшом захудалом поселке, волоча за собой ноги и согнувшись в три погибели под тяжестью своих же рюкзаков, мы совсем пали духом. Замерзшие и голодные мы столпились в маленьком теплом коридорчике небольшого домика с вывеской «Экскурсионное бюро», а наш всегда бодренький Володя, стреляя слегка покрасневшими глазками (он был тогда болен), начал уверять молоденьких экскурсаводок, в том, что мы все школьники. Не знаю, то ли благодаря Володиным глазкам, то ли тому жалкому зрелищу обделенных детей-сирот, которое мы тогда собой являли, но нам выдали билеты половинной стоимости и даже предложили комнатушку возле туалета: отдохнуть и переодеться. Счастью нашему не было предела. Впрочем, этого нам почему-то показалось мало. Мы сначала попросили чайник, чтобы Роллтон заварить, а затем не стали долго отказываться и от другой, более уютной комнатки со столом, стульями и окнами с видом на древнейший замок – в общем, то приемная была. Бедные посетители, завидев кучку оборванцев с висящей изо рта лапшой, извинялись, мол, не туда попали. Но не волнуйтесь, мы не давали им уйти просто так, мы загоняли 
их обратно в приемную и, приветливо улыбаясь, предлагали присоединиться к нашему столу. Несчастные почему-то отказывались. Вкусно поев и согревшись, мы отправились на экскурсию. Экскурсовод нам попалась хорошая, как она сама выразилась о себе - «лучшая», потому что водила по местам, в которые коллеги ее даже и сунуться боялись. И действительно – все сугробы были наши!!! А места древние на самом деле хороши!!! Правда, вовнутрь нас не запустили, но зато мы потрогали стены, заглянули в окна в надежде увидеть легенду замка – Черную невесту, и, конечно же, загадали желание у камня с древними надписями. Лица у загадывающих, скажу я вам, были как у того Ивана Васильевича Бунши, когда Милославский предложил тому сдвинуть брови (кто не помнит этого эпизода, скажу проще – физиономия совершенно тупая). Верите или нет, но мое желание не сбылось, и не сбудется. Не стоит желать неосуществимого – не один булыжник не поможет. 
тоит на пригорке, величественно возвышаясь над остальными постройками, и кажется, купола его подпирают небо. Еще 20 минут – и мы там. Нет здесь нам не дали отдельной комнатки, но зато разрешили поставить рюкзаки в одном из неотреставрированных помещений. Мы поползали по древним лестницам, ощутив всю прелесть скалолазания (высота ступенек чуть больше полуметра), и даже сфотографировались на фоне одной из башен.
Сообщения
